Великий театральный художник Александр Яковлевич Головин (1863-1930) создал великолепные декорации и костюмы к постановке оперы Модеста Мусоргского «Борис Годунов». Он же написал портрет исполнителя партии царя Бориса, Федора Шаляпина, на фоне тяжелого, столь же драгоценного, как и парчовые одежды царя, занавеса Мариинки. Шаляпин позировал художнику в гриме, прямо после спектакля, и это не случайно, ведь актеры не сразу выходят из сыгранного образа, в них еще долго не остывает вдохновение. Так Головин пытался уловить и донести до нас хотя бы тень, частицу того ошеломляющего впечатления, которые испытывали слушатели и зрители от гениальной игры Шаляпина. Этим-то сохраненным чувством картина Головина отличалась от портрета Шаляпина в костюме Годунова работы Н. В. Харитонова.
В роли Бориса певец, казалось, превзошел себя: он создал образ такой необыкновенной силы, что терялось ощущение реальности, начиналась мистика театрального действа.
Особенно потрясла всех та сцена оперы, когда царь узнает о появлении самозванца Лжедмитрия. С этого времени его начинает терзать совесть: ведь это он когда-то приказал убить мальчика – истинного царевича Дмитрия.
И теперь, много лет спустя, пришло возмездие.
Царь мечется: «И душит что-то… (глухо) Душит… И голова кружится… В глазах… дитя… окровавленное! Вон… вон там, что это? Там, в углу… Колышется, растёт… близится, дрожит и стонет… (говорком) Чур, чур… Не я… не я твой лиходей… Чур, чур, дитя! Не я… не я… Воля народа! Чур, дитя! Чур! Господи! Ты не хочешь смерти грешника, помилуй душу преступного царя Бориса!» в книге «Маска и душа» Шаляпин писал, что в Париже при исполнении этого отрывка на сцене Гранд-опера, «я услышал в зале поразивший меня страшный шум. Я косо повернул глаза и вот что я увидел: публика поднялась с мест, иные даже стали на стулья и глядят в угол – посмотреть, что я в том углу увидел. Они подумали, что я действительно что-то увидел… Я пел по-русски, языка они не понимали, но по взору моему почувствовали, что я чего-то сильно испугался». А. Н. Бенуа, бывший тогда же в зале, вспоминал в своих мемуарах: «Не только у меня пошли мурашки по телу но по лицам моих соседей, и в том числе по лицу Сережи (Дягилева. – Е. А.) я видел, что всех пробирает дрожь, что всем становится невыносимо страшно». О таком же впечатлении писал простой матрос, игравший на Мариинской сцене статиста-стрельца: «В опере «Борис Годунов» Шаляпин совершенно преображался. Он заставлял забывать, что перед тобой артист, а не сам царь Борис. А когда произносил: «Чур, чур, дитя… Не я твой лиходей…» — я тоже невольно ощущал неодолимый ужас и не мог смотреть в тот угол, куда Шаляпин устремлял свой взгляд, как-то по-особенному вперив его в одну точку. Голосом, полным дрожи, он говорил: «Что это? Там, в углу…»».
Естественно, декораций и грима недостаточно, чтобы так поразить зрителей. Готовясь к этой роли, Шаляпин проделал огромную внутреннюю работу. Позже он писал об этой роли, имея в виду не только ее театральное исполнение: «Надо уметь играть царя. Огромной важности, шекспировского размаха его роль. Царю, кажется мне, нужна какая-то особенная наружность, какой-то особенный глаз.
Все это представляется мне в величавом виде. Если же природа сделала меня, царя, человеком маленького роста и немного даже с горбом, я должен найти тон, создать себе атмосферу – именно такую, в которой я, маленький и горбатый, производил бы такое же впечатление, как произвел бы большой и величественный царь.
Надо, чтобы каждый раз, когда я делаю жест перед моим народом, из его груди вырывался возглас на все мое царство: «Вот это так царь!» а если атмосфера не уяснена мною, то жест мой, как у бездарного актера, получается фальшивый, и смущается наблюдатель, и из груди народа сдавленно и хрипло вырывается полушепот: «Ну и царь же!..» Не понял атмосферы – провалился. Горит империя».
Прочитав эти строки, каждый понимает, что не сумел Николай II исполнить свою роль как надо!
Картина Головина позволяет нам развернуть редкостную цепочку уходящих в прошлое культурных явлений и исторических фактов: от Шаляпина к Мусоргскому, далее к Пушкину, Карамзину и, наконец, к Борису Годунову. Композитор и автор либретто М. П. Мусоргский так и не увидел своей оперы. Он даже ее не закончил.
После него оперу переделывали четырежды, однако центральная сцена видений Бориса оставалась в каждой редакции. Известно, что источником вдохновения для Мусоргского была одноименная драма Пушкина (1825), одна из выдающихся пьес на русском языке. Пушкин же воодушевлялся «Историей государства Российского» Н. М.
Карамзина, которому, «гением его вдохновенный», и посвятил свою пьесу. Карамзин ничего не пишет об угрызениях совести Бориса – об этом нет источников. Но историк отмечает, что «душа сего властолюбца жила тогда ужасом и притворством.
чтобы унынием и расслаблением духа не предвестить своей гибели – и, может быть, только в глазах верной супруги обнаруживал сердце: казал ей кровавые, глубокие раны его, чтобы облегчать себя свободным стенанием.
Он не имел утешения чистейшего: не мог предаться в волю Святого Провидения, служа только идолу властолюбия: хотел еще наслаждаться плодом Дмитриева убиения и дерзнул бы, конечно, на злодеяние новое, чтобы не лишиться приобретенного злодейством».
Иначе говоря, Карамзин допускает, что раскаяние мучило Бориса, но не верит в глубину его чувства: «…Годунов молился – Богу неумолимому для тех, которые не знают ни добродетели, ни раскаяния!» А вообще, признается Карамзин, тема эта интересная: «Молчание современников, подобно непроницаемой завесе, сокрыло от нас зрелище столь важное, столь нравоучительное, дозволяя действовать одному воображению». Как раз Пушкин, вслед за ним Мусоргский, а потом и Шаляпин и дали волю своему воображению.
Не касаясь вопроса о нравственных мучениях Бориса, современная наука определенно может сказать, что таинственная смерть в Угличе 15 мая 1591 года царевича Дмитрия, 8-летнего брата и единственного наследника бездетного царя Федора Ивановича (правил в 1584-1598 годах), была на руку Борису Годунову.
К этому времени он, будучи братом жены Федора, царицы Ирины, уже много лет фактически правил страной при болезненном государе. Со смертью Дмитрия пресеклась династия Рюриковичей, и Борис мог уже примерять корону.
Но и теперь бросить ему упрек в отдаче преступного приказа мы не можем – сохранившиеся документы прямо об этом ничего не говорят; по официальной версии, царевич, играя «в ножички», упал в падучей на нож и перерезал себе горло. Историк В. Б.
Кобрин писал, что точно установлено одно: «Дмитрий страдал эпилепсией…» И далее: «Если такому мальчику-эпилептику дать в руки нож или свайку, да еще в период учащения припадков, то ждать конца пришлось бы недолго.
Именно этот путь – наиболее безопасный для правителя, не оставляющий следов, — соответствовал психологии Бориса Годунова, человека, всегда стремившегося покончить со своими врагами тихо, без шума и театральных эффектов». Так что «мальчики кровавые» не зря могли появиться перед Борисом…
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка.» Санкт-Петербург, «Арка». 2013 год.
* * *
- АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВИЧ ГОЛОВИН (1863-1930)
- МОДЕСТ ПЕТРОВИЧ МУСОРГСКИЙ (1839-1881)
- КОСТЮМ
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
Источник: http://aria-art.ru/0/G/Golovin%20A.%20Portret%20F.%20I.%20Shaljapina%20v%20roli%20Borisa%20Godunova/1.html
Читать онлайн Государственная Третьяковская галерея страница 12. Большая и бесплатная библиотека
Михаил Федорович Ларионов (1881–1964). Весна. Времена года (Новый примитив) 1912. Холст, масло. 118×142
Лидер движения русских авангардистов конца 1900 — начала 1910-х, М. Ф. Ларионов придавал большое значение искреннему, наивному и на первый взгляд несерьезному детскому творчеству, поскольку оно всегда непосредственно и идет из глубины сознания ребенка.
Подражая наивному детскому рисунку, художник стремился создать произведения столь же искренние и непосредственные.
Глядя на мир глазами ребенка, Ларионов написал цикл картин «Времена года», где каждый сезон олицетворяет незамысловатое изображение женской фигуры, а рядом следует пояснение, написанное нарочито неряшливо. Однако воплощение замысла оказалось не по-детски глубоким.
Весна окружена неуклюжими крылатыми ангелочками, весенняя птаха несет ей веточку с распускающимися почками; рядом справа отгороженное вертикальной полосой растет то самое деревце, которое можно трактовать как библейское Древо познания.
В правой части нижнего «регистра» картины изображены мужской и женский профили, с двух сторон обращенные к Древу познания — образы первобытных Адама и Евы, испытывающих, видимо, пробуждение нежных чувств, подобно тому, как пробуждается сама природа, и, возможно, уже вкусивших запретный плод.
В том же пространстве, совсем внизу, угадывается еще один библейский сюжет — «Изгнание из рая». В левом поле того же нижнего «регистра» следует наивное описание весны, будто бы сделанное ребенком: «Весна ясная, прекрасная. С яркими цветами, с белыми облаками», в котором, однако, чувствуется и некое лукавство художника.
Ведь неслучайно в подзаголовке названия мы читаем «Новый примитив» и мысленно заканчиваем «…на вечную тему».
Александр Яковлевич Головин (1863–1930). Портрет Ф. И. Шаляпина в роли Олоферна 1908. Холст, темпера, пастель. 163,5×212
«Портрет Ф. И. Шаляпина в роли Олоферна» относится к числу лучших работ художника и сценографа А. Я. Головина. На нем воспроизведена мизансцена из оперы А. Н. Серова «Юдифь». Шаляпин-Олоферн возлежит на роскошном ложе в пышно убранном шатре, держа в правой руке чашу, а левой надменным жестом указывая вперед.
Композиция полотна строится по законам станковой живописи, а ракурс модели и произвольное освещение предметов сообщают работе характер фресковой росписи. Фигура Шаляпина в роли ассирийского военачальника почти сливается с фоном, что делает ее похожей на своеобразный декоративный узор.
Холст пронизан волнообразным движением, являющимся основным пластическим мотивом, выражающим характер музыкального решения образа восточного полководца. Колористическое звучание произведения чрезвычайно богато.
В этом театрализованном портрете Головин насыщенно-ярким цветом костюма и головного убора артиста словно подчеркивает красоту голоса великого русского певца.
Константин Алексеевич Коровин (1861–1939). Розы и фиалки 1912. Холст, масло. 73,2×92
С именем К. А. Коровина связано становление в русской живописи импрессионизма. В 1910-е Коровин увлекся натюрмортами, в которых воплотились его новаторские поиски в области театральной декорации.
Он часто писал розы — роскошные и нежные, символы страсти и радости бытия.
Размашистыми мазками художник создает «портрет» каждого цветка, и его розы, цветут на полотне, поражая неувядающей свежестью красок.
Натюрморт с розами, маленьким букетиком фиолетовых фиалок, рыжим апельсином, сахарницей и кофейником изображен на фоне открытого окна с видом на вечерний парижский бульвар. Улица превращена неверным светом фонарей в призрачное мерцание огней; натюрморт освещен изнутри комнаты и кажется неестественно ярким. Свет словно творит волшебную игру преображения реальности.
Николай Петрович Крымов (1884–1958). Московский пейзаж. Радуга 1908. Холст, масло. 59×69
Уже самые первые картины молодого Николая Крымова продемонстрировали, что в русскую пейзажную живопись вошел городской житель, способный увидеть красоту мира среди городских домов и разноцветных крыш, почувствовать тайную жизнь природы среди городской суеты и шума.
Полотно «Московский пейзаж. Радуга» занимает особое место в творчестве Крымова.
В нем соединились символистское видение мира и импрессионистические искания художника: радуга буквально разложена по цветам, а сам пейзаж в целом представляет собой мистическое соответствие небесного и земного мира в глазах символиста.
Образ мира представляется хрупким и игрушечным, словно увиденным глазами ребенка. Радуга осеняет пространство, ее осколки скользят по крышам, сверкают в окнах; по дорожке сквера бежит ребенок с вертушкой в руках — игрушечным «прообразом» радуги. В этом пестром мире автор спрятал свои инициалы на вывеске магазина.
Картина символизирует торжество преображенного мира, где радужный свет проникает в каждую частичку бытия. Живописная манера Крымова способствует свечению поверхности. Рельефные мазки создают эффект драгоценной, переливающейся майоликовой глазури на поверхности полотна.
Павел Варфоломеевич Кузнецов (1878–1968). Вечер в степи 1912. Холст, масло. 96,7×105,1
Один из ведущих мастеров «Голубой розы», П. В. Кузнецов в 1912–1913 путешествовал по Средней Азии, привезя из поездки воспоминания о жизни восточных народов и работы, запечатлевшие многое из увиденного. На картине «Вечер в степи» художник изобразил сцену из жизни киргизских кочевников. Женщины заняты повседневными делами, мирно пасутся овцы, вокруг разлиты покой и тишина.
Отдыхающая природа и человек пребывают в гармоничном единстве.
В композиции нет лишних деталей: только земля, небо, тонкие деревца, несколько овец и две женские фигуры, окутанные мягким светом; нет здесь и конкретных топографических или этнических характеристик, благодаря чему границы изображенного раздвигаются до вселенских масштабов. Пространство приближается к условности, легкие широкие мазки словно передают его спокойное и ровное дыхание.
Василий Васильевич Кандинский (1866–1944). Импровизация 7 1910. Холст, масло. 97×131
В. В. Кандинский считается одним из родоначальников абстрактной живописи. Путь нового искусства он видел в стремлении к передаче внутреннего содержания внешних форм мира и как результат этого — в отказе от его реалистического отображения.
В своем творчестве художник стремился передать личные ощущения не при помощи предметных форм (через тот или иной сюжет), а только лишь живописными средствами.
Так, например, вместо привычных жанров фигуративного искусства он использовал импрессию, импровизацию и композицию.
Импровизация — выражение процессов внутреннего характера, возникающее внезапно, главным образом бессознательно. «Импровизация 7» — одна из ранних работ Кандинского. Предметный мир здесь растворяются в движении плоскостей и линий, сложно сгармонированных по цвету.
Казимир Северинович Малевич (1878–1935). Портрет художника М. В. Матюшина 1913. Холст, масло. 106,5х106,7
К 1913 в среде русских футуристов появилось художественное направление — кубофутуризм. Его создатели стремились к синтезу идей футуризма и кубизма. Главная задача футуризма — передать ощущение движения.
Портрет Матюшина Малевич составил из разных геометрических плоскостей, что на первый взгляд роднит его со стилем кубистических произведений Пикассо и Брака.
Но есть и существенное отличие: основоположники кубизма писали в основном в монохромной технике, тогда как Малевич активно использует богатую цветовую гамму. Еще одна особенность картины: при всей абстрактности на полотне разбросаны реалистические детали.
Так, например, часть лба с волосами, расчесанными на прямой пробор, точно повторяет прическу Матюшина, по свидетельству знавших его людей. Это, пожалуй, единственная деталь, указывающая на то, что перед нами портрет.
Матюшин был не только художником, но и композитором, поэтому нетрудно догадаться, что линия белых прямоугольников, разделяющая картину по диагонали, является клавиатурой фортепиано (причем без черных клавиш — намек на своеобразие музыкальной системы Михаила Васильевича Матюшина).
Источник: https://dom-knig.com/read_188668-12
даша ебалыга on Twitter
даша ебалыга @n_utiyal
11 февр.
ребенок с матерью решили засушить гербарий в моем каталоге из третьяковки я хочу умереть, но еще больше я хочу кусаться
Показать эту ветку
даша ебалыга @n_utiyal
11 февр.
в связи с этим, небольшой тред: произведения искусства в гербарии
Показать эту ветку
даша ебалыга @n_utiyal
11 февр.
чудо от иконы ”богоматерь знамение”
около середины XV века, новгородpic.twitter.com/vNaNWBQRAf
Показать эту ветку
даша ебалыга @n_utiyal
11 февр.
”боярыня морозова”
в.и. суриков, 1887pic.twitter.com/naWUZF9Qg7
Показать эту ветку
даша ебалыга @n_utiyal
11 февр.
”утро стрелецкой казни”
в.и. суриков, 1881pic.twitter.com/cWQwK16pCM
Показать эту ветку
даша ебалыга @n_utiyal
11 февр.
”портрет артиста ф.и. шаляпина в роли олоферна в опере а.н. серова юдифь”
а.я. головин, 1908pic.twitter.com/OwzOZoOnix
даша ебалыга @n_utiyal
11 февр.
”композиция. корабли”
п.н. филонов, 1913-1915pic.twitter.com/eACe8SXzua
Показать эту ветку
Источник: https://twitter.com/n_utiyal/status/1095033690332295168
Портрет Фёдора Шаляпина — одна из лучших работ Головина
Портрет Фёдора Шаляпина в роли Олоферна, сделанный в 1908 году, относится к числу лучших работ художника и сценографа Александра Головина. На полотне воспроизведена мизансцена из оперы Александра Серова «Юдифь».
Восточный владыка в экзотических одеяниях возлежит на ассирийской скамье с чашей в руке. Кстати, взять чашу посоветовал художник Валентин Серов, который принимал участие в первой постановке оперы. Дело было так.
Однажды, будучи в гостях у певицы Татьяны Любатович, Серов взял со стола полоскательную чашку и обратился к Шаляпину:
— Вот, Федя, смотри, как должен ассирийский царь пить, а вот, как он должен ходить.
Вообще, современники рассказывают, что ещё в период работы в Мамонтовской опере Шаляпин много работал над ролью Олофрена. Изучал ассирийские, египетские рисунки и орнаменты, искал особую пластику, мимику, жесты, походку. Стоит ли говорить — правитель в его исполнении смотрелся просто великолепно!
Всё время в образе
После спектакля зрители Мариинского театра нехотя покидали зал, а певец в полном облачении и гриме поднимался в мастерскую Головина.
На эти сеансы живописи приходили жена Шаляпина Мария Валентиновна, его друзья — Исай Дворищин, дирижёр Даниил Похитонов, певцы Дмитрий Смирнов и Александр Давыдов, художник-карикатурист Павел Щербов, создавший потом остроумные шаржи «Головин за портретом Шаляпина», «Шаляпин в роли Олоферна», «Шаляпин в роли Демона».
Головин восхищался своей «моделью»: «Придёт часа в три ночи и простоит до семи-восьми часов утра. Удивительно умеет позировать. Редкая выносливость и поразительное терпение. Стоит как вылитый по нескольку часов. Я писал его в роли Олоферна, Демона, Мефистофеля с поднятой рукой. Трудная была поза… Артист не просто сидел в заданной позе, но всё время был в образе».
На картине, которая сильно напоминает фреску, Фёдор Шаляпин грозен и силён как настоящий ассирийский царь У него длинная чёрная в колечках борода, тяжёлые серьги, глаза чуть навыкате. Поза правителя значительна, если не сказать, монументальна. Однако всё же заметно — жестокий правитель влюблён и это чувствуется в каждом его жесте.
Надо отметить, что великий русский артист довольно часто служил моделью для работ многих значительных художников. Публике хорошо широко известен, например, портрет Фёдора Ивановича, принадлежащий кисти Кустодиева. Но его портрет в гриме и костюме библейского царя Олоферна, который находится в Третьяковской галерее, едва ли не самый известный.
Любовь к театру
Александр Яковлевич Головин родился в Москве 1 марта 1863 года в семье священника. Через три года семья переехала в Петровско-Разумовское.
Выдающийся русский ботаник и агроном Николай Железнов первым заметил талант будущего художника. С его лёгкой руки и при помощи академических профессоров, мальчика определили в самые престижные учебные заведения Москвы.
Он обучался в Катковском лицее (Московский императорский лицей, основанный в память цесаревича Николая, — авт.)
После смерти отца, в 1878 году он перевёлся в частную мужскую гимназию, основанную общественным деятелем и педагогом Львом Поливановым.
Обучение здесь проходили отпрыски многих знатных фамилий, но никто и никогда не кичился своим высоким происхождением. Для педагогов все ученики были равны.
Именно в этом учебном учреждении будущий художник познакомился с Валерием Брюсовым, Андреем Белым, Максимилианом Волошиным…
И здесь же Головин влюбился в театр. Впрочем, избежать этого было просто невозможно. Ведь в гимназии Поливанова существовал настоящий культ Шекспира. На очень хорошем уровне в ученическом театральном кружке впервые в России были поставлены «Ромео и Джульетта», «Двенадцатая ночь», «Генрих IV».
Блондин с расчёсанным пробором
По окончании учёбы, в 1881 году, Головин поступил на архитектурное отделение Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Но это направление его не особо вдохновило и вскоре он перевёлся на отделение живописи.
Вот как о нём вспоминает его однокурсник Константин Коровин: «В Москве в Училище живописи, ваяния и зодчества в 1886 году появился у нас ученик и в классе В. Д. Поленова писал натюрморты (как сейчас помню, один из них — череп лошади). И писал он очень хорошо. Внешний вид, манера держать себя сразу же обратили на него особое внимание всех учеников да и преподавателей. Это был А. Я. Головин.
Красавец юноша, блондин с расчёсанным пробором вьющейся шевелюры — с пробором, тщательно приглаженным даже на затылке, он удивил лохматых учеников нашей школы. Фигура, прекрасный рост, изящное платье, изысканные манеры (он был лицеистом), конечно, составляли резкий контраст с бедно одетыми учениками школы. И к тому ещё на мизинце А. Я. Головина было кольцо — кольцо с бриллиантом!»…
Париж изменил его
В период обучения в училище Головин познакомился с Исаааком Левитаном, Константином Коровиным, Абрамом Архиповым, Ильёй Остроуховым, Михаилом Нестеровым. Последний представил Головина Михаилу Врубелю. Молодых художников сближало совместное участие в «рисовальных и акварельных» вечерах.
После смерти матери в 1884 году, молодой художник остался без средств к существованию. В первые годы после окончания училища, подрабатывал подмастерьем у декоратора Августа Томашки, занимался росписью цветов на атласе под заказ.
И в этот ремесленнический период он создаёт декорации к опере «Ледяной дом» и балету «Волшебное зеркало». Его театральные эскизы становятся узнаваемы. Совершенно замечательно смотрятся рисунки театральных костюмов, которые напоминают изысканные ювелирные изделия. Пресса нещадно ругает его, но он продолжает творить.
В 1889 году Головин отправляется в Париж на Всемирную выставку. Новейшая французская живопись просто сражает его наповал. Некоторое время Головин занимался в парижской мастерской Колларосси и понял, что «в своих прежних работах делал не то, что следовало делать».
А когда возвращается в Россию, делает попытки нарисовать именно «то». И вот он, первый серьёзный успех. Его пастель для своей галереи приобретает сам Павел Третьяков!
Искусство помогает
В сентябре 1897 года Головин женился на Марии Константиновне Котовой. Вскоре у них родились две дочери – Елена и Мария, а после – сын Александр. Но, к сожалению, их союз оказался недолгим. Развод с женой Головин переживал тяжело.
Кроме того, трагически погибает его ближайший друг и советчик Елена Поленова. И как знать, чтобы с ним стало, если бы не любимая работа. Лишь увлечение искусством помогло ему выжить…
Жизнь в Петербурге
В 1901 художник переезжает в Петербург, где ему предлагают пост главного декоратора Императорских театров и консультанта дирекции по художественным вопросам.
Теперь он работает для Александринского и Мариинского театров и придумывает эскизы костюмов и декораций, оформляет постановки антрепризы Сергея Дягилева «Русские сезоны» в Париже.
Совместно с Николаем Рерихом и Дмитрием Стелецким создает костюмы и декорации к операм «Борис Годунов» Модеста Мусоргского, а также декорации к балету «Жар-птица» Стравинского.
К этому периоду относится его сотрудничество со Всеволодом Мейерхольдом, к тому времени уже успевшему «поиграть» в Московском академическом художественном театре. Режиссёр-новатор решил реализовать свои идеи в театре Веры Комиссаржевской, но творческого союза не получилось.
В результате, в 1907 году Мейерхольд оказывается «на улице». Тут ему на помощь приходит Головин, который рекомендует приятеля директору Императорских театров Владимиру Теляковскому.
На протяжении следующих десяти лет Головин и Мейерхольд творят вместе. Опера «Орфей и Эвридика» Кристофора Глюка и спектакль «Маскарад» по пьесе Михаила Лермонтова становятся едва ли не самыми яркими результатами этого сотрудничества.
Застёгнутый на все пуговицы
Однако, несмотря на обширность театральных, литературных и художественных знакомств, для всех Головин оставался «застёгнутой на все пуговицы» личностью. Коллеги и вовсе считали его своеобразным человеком и затворником. К тому же, он довольно редко покидал мастерскую, расположенную где-то под потолком Мариинского театра.
Один из современников впоследствии напишет о нём: «Головин вёл странный, замкнутый образ жизни. О частной его жизни никто ничего не знал. Он куда-то исчезал неделями, не давая адреса, и, возвращаясь находил груду телеграмм и писем из театральной конторы, в пыли, под своей дверью. Не любил он посещать людей и избегал контакта с художниками».
Эту закрытость, порой нелюдимость, отмечали многие. Более того, Головин, «спрятанный в себе человек», страдал большой мнительностью и даже в некоторой степени манией преследования.
Слабости Головина
Кроме того, у Александра Яковлевича имелись слабости, о которых мало кто догадывался. Он любил конфеты и всегда носил их с собой в кармане. Ещё обожал разводить цветы, которые специально выписывал из цветочных магазинов Голландии. Его дача, а потом и дом в Царском селе просто утопали в этих детях Флоры.
Лишь немногие друзья были допущены художником в мир его «милых странностей и детской чистоты души». В числе тех, избранных близких людей, оказался первый биограф, литературный критик Эрих Голлербах. Очарованный искренностью и утонченностью художника, он посвятит мастеру такие строки:
«Какой восторженный и нежный гений
Владеет кистью Вашею, когда
Причудливых и радужных видений
Пред Вами возникает череда?..
Источник: http://www.vao-mos.info/territoriya-goroda/luchshej-rabotoj-hudozhnika-stal-portret-fyodora-shalyapina.html
Головин А.Я. Портрет Ф.И. Шаляпина в роли Бориса Годунова. 1912
Холст, темпера, клеевая краска, гуашь, пастель, мел, золото, серебряная фольга. 211,5 x 39,5
Русский музей
Художник, известный как крупнейший мастер театрально-декорационного искусства, создал целый ряд своеобразных театральных портретов. Несколько раз он писал Федора Ивановича Шаляпина (1873–1938) – в ролях Мефистофеля, Демона, Фарлафа, Олоферна.
Портрет в роли Бориса Годунова исполнен в период постановки В.Э. Мейерхольдом одноименной оперы М.П. Мусоргского в Мариинском театре (1912).
Шаляпин предстает на фоне тяжелого занавеса в образе величественного и властного царя Бориса. Артист позировал сразу же после спектакля в гриме и костюме – коронационном царском наряде, который был выполнен по эскизам автора портрета. Виртуозно переданы блеск драгоценных камней, мерцание тяжелой золотой парчи, для чего художник приклеивал к живописной поверхности кусочки блестящей фольги.
По свидетельству П.И. Нерадовского, портрет Шаляпина в роли Бориса Годунова был заказан Головину специально для Русского музея товарищем управляющего музеем графом Д.И. Толстым.
Головин А.Я
Головин Александр Яковлевич (1863, Москва –1930, Детское Село (г. Пушкин))
Живописец, график, театральный художник, портретист, автор пейзажей и натюрмортов.
Действительный член Императорской Академии художеств (с 1912).
Народный артист РСФСР (1928).
Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у И.М. Прянишникова, В.Е. Маковского и В.Д. Поленова (1881-1889), в академии Ф. Коларосси (1889) и мастерской Витти (1897) в Париже. Во второй половине 1890-х путешествовал по Италии, Испании.
Член обществ «Мир искусства», «Союз русских художников».
Оформлял ряд жилых и выставочных интерьеров, а также фриз гостиницы «Метрополь» в Москве. Художник Русской частной оперы С.И. Мамонтова (с 1897), антрепризы С.П. Дягилева, театров Москвы и Петербурга, главный декоратор Императорских театров (1899-1917). Работал в содружестве с В.Э.
Мейерхольдом (1908-1917), К.С. Станиславским и другими режиссерами.
Один из реформаторов и крупнейших мастеров русского театрально-декорационного искусства. С его именем связан целый период в развитии отечественной театральной культуры.
Обладал редкой сценической интуицией, острым чувством стиля и неисчерпаемой фантазией. Всегда стремился к единому художественному решению спектакля.
Виртуальная выставка «Во славу Отечества»
- Служители прекрасных муз
- Дополненная реальность (к развеске)
Источник: http://virtualrm.spb.ru/ru/node/23625?o=769
Работа над сценическим образом. Олоферн
anirishЯ готовил к одному из сезонов роль Олоферна в Юдифи Серова. Художественно-декоративную часть этой постановки вел мой несравненный друг и знаменитый наш художник Валентин Александрович Серов, сын композитора. Мы с ним часто вели беседы о предстоящей работе. Серов с увлечением рассказывал мне о духе и жизни древней Ассирии. А меня волновал вопрос, как представить мне Олоферна на сцене?
А.Я.Головин. Портрет Ф.И.Шаляпина в роли Олоферна. 1908. Холст, темпера, пастель. 163,2х212.(источник)Обыкновенно его у нас изображали каким-то волосатым размашистым чудовищем. Ассирийская бутафория плохо скрывала пустое безличие персонажа, в котором не чувствовалось ни малейшего дыхания древности.
Это бывал просто страшный манекен, напившийся пьяным. А я желал дать не только живой, но и характерный образ древнего ассирийского сатрапа. Разумеется, это легче желать, чем осуществить.
Как поймать эту давно погасшую жизнь, как уловить ее неуловимый трепет? И вот однажды в студии Серова, рассматривая фотографии памятников старинного искусства Египта, Ассирии, Индии, я наткнулся на альбом, в котором я увидел снимки барельефов, каменные изображения царей и полководцев, то сидящих на троне, то скачущих на колесницах, в одиночку, вдвоем, втроем. Меня поразило у всех этих людей профильное движение рук и ног — всегда в одном и том же направлении. Ломаная линия рук с двумя углами в локтевом сгибе и у кисти наступательно заострена вперед. Ни одного в сторону раскинутого движения!
(Шаляпин в роли Олоферна (опера А.Серова «Юдифь»)1908 г.)
В этих каменных позах чувствовалось великое спокойствие, царственная медлительность и в то же время сильная динамичность. Не дурно было бы — подумал я — изобразить Олоферна вот таким, в этих типических движениях, каменным и страшным.
Конечно, не так, вероятно, жили люди той эпохи в действительности; едва ли они так ходили по своим дворцам и в лагерях; это, очевидно, прием стилизации. Но ведь стилизация — это не сплошная выдумка, есть же в ней что-нибудь от действительности, рассуждал я дальше.
Мысль эта меня увлекала, и я спросил Серова, что подумал бы он о моей странной фантазии?
Серов как-то радостно встрепенулся, подумал и сказал:
— Ах, это бы было очень хорошо. Очень хорошо!.. Однако поберегись. Как бы не вышло смешно…
Мысль эта не давала мне покоя. Я носился с нею с утра до вечера. Идя по улице, я делал профильные движения взад и вперед руками и убеждал себя, что я прав. Но легко ли будет, возможно ли будет мне при такой структуре фигуры Олоферна заключать Юдифь в объятия?.. Я попробовал — шедшая мне навстречу по тротуару барышня испуганно отшатнулась и громко сказала:
— Какой нахал!..
Я очнулся, рассмеялся и радостно подумал:
Можно…
И в 1897 году на Москве-реке в театре Солодовникова я играл Олоферна суровым каменным барельефом, одухотворенным силой, страстью и грозным величием. Успех Олоферна превзошел все ожидания. Вспоминая эту первую мою попытку и мой успех, я теперь ясно отдаю себе отчет, как я был тогда еще несовершенен. Я смею думать, однако, что я первый на сцене попробовал осуществить такое вольное новшество.
Много раз впоследствии я имел удовлетворение видеть, как талантливейшие русские хореографы с успехом применяли этот новый прием в более совершенном виде в танцах и балетных спектаклях…
Многозначительный эпизод Олоферна показал мне, что жест и движение на сцене, как бы они ни были архаичны, условны и необычны, будут все-таки казаться живыми и естественными, если артист глубоко в душе их прочувствует.
Ф.И.Шаляпин «Маска и душа» (источник, стр.28,29)
Источник: https://anirish.livejournal.com/319580.html
Читать
Виталий Николаевич Дмитриевский
Шаляпин
- Весь мир — театр.
- В нем женщины, мужчины — все актеры.
- У них свои есть выходы, уходы,
- И каждый не одну играет роль.
- Семь действий в пьесе той. Сперва младенец…
У. Шекспир. Как вам это понравится
Я рассказываю как будто всё о пустяках, о мелочах, о маленьких людях; но эти мелочи имели для меня огромное значение. Я на них воспитывался. Мы ведь все воспитываемся мелочами.
То, чему нас учат Шекспиры, Толстые, гении мира, даже на разум наш непрочно ложится, а мелочи жизни, как пыль в бархат, проникают в сердце, порою отравляя его, а порою облагораживая.
И хочется рассказать о маленьких хороших людях. Большие-то о себе сами расскажут.
Ф. И. Шаляпин. Страницы из моей жизни
Пролог
ЧЕЛОВЕК-ЭПОХА
Если я в жизни был чем-нибудь, так только актером и певцом. Моему призванию я был предан безраздельно. У меня не было никакого другого побочного пристрастия, никакого заостренного вкуса к чему-либо, кроме сцены.
Ф. И. Шаляпин
Федор Иванович Шаляпин — фигура в той же мере реальная, сколь и легендарная, воссозданная в исследовательской и художественной литературе, в богатом мемуарном, эпистолярном, кинематографическом, «звуковом» наследии, наконец — в устных рассказах, передаваемых из поколения в поколение.
В совокупности всё это разнообразие фактов, впечатлений помогает понять, в каком богатом общественном, культурном и житейском окружении жил и творил великий артист.
Среди «истолкователей» насыщенной событиями жизни великого артиста, ее интерпретаторов мы встречаем литераторов, артистов, музыкантов, критиков, художников, просто искренних почитателей и поклонников его таланта.
Время необратимо, сценические и вокальные шедевры Федора Ивановича Шаляпина сохранились для нас в несовершенных кинематографических копиях, звукозаписях, в свидетельствах очевидцев.
Точность исторической и повседневной житейской детали, интерпретация факта, трактовка документа, наконец просто толкование обросшей часто невероятными подробностями «молвы» об Артисте, для понимания личности Шаляпина чрезвычайно важны.
И тут мало читательской проницательности и осведомленности, какой бы широкой она ни казалась.
Здесь крайне существенна непредвзятая оценка подчас сложных и противоречивых событий жизни Шаляпина, готовность и желание в море домыслов, досужих сплетен, а часто и преднамеренных наветов найти истину, понять логику мыслей, чувств, переживаний Артиста, попытаться осмыслить бытовые, биографические, художественные факты его жизни в реальном историческом и культурном контексте времени…
Когда-то актерское кочевье по России стало для Шаляпина его «университетом».
В бродячих театральных труппах житейский опыт и сценическое мастерство передавались «из уст в уста», перетекали от одного поколения к другому — зримо, наглядно, в репетициях и спектаклях, наскоро собранных предприимчивыми антрепренерами, в неустроенном быте постоялых дворов.
И, конечно же, в рассказах, «случаях», воспоминаниях, невероятных поучительных историях побед и поражений, увлечений и разочарований, коварства и любви, истины и лжи, преданности и вероломства, за которыми коротали время в долгих переездах и затянувшихся межсезоньях удачливые и невезучие вдохновенные и ревностные служители Талии и Мельпомены.
Школа жизни Федора Шаляпина неотделима от школы театра. Искренняя непосредственность, природный дар лицедея стремительно обогащались яркими впечатлениями, преобразовывались в высокий артистизм неповторимой творческой индивидуальности.
Федор легко вбирал в себя чувственный и жизненный опыт собеседника, кем бы тот ни был — случайным попутчиком, собратом по счастью или несчастью, чиновником в конторе, церковным певчим, поваром, гувернанткой или выдающимся ученым, музыкантом, художником, актером, писателем, великим князем или особой царской фамилии. Певец открыт всем.
А имена тех, кого Шаляпин называл своими наставниками или учителями, могли бы составить обширный список.
Создатель Русской частной оперы, энергичный промышленник и увлеченный искусством меценат Савва Иванович Мамонтов восхищенно рассказывал своему другу Константину Сергеевичу Станиславскому, одному из основателей Московского Художественного театра, как молодой Шаляпин жадно вбирал новые сведения о жизни и об искусстве. «При этом, — вспоминал Станиславский, — по своей актерской привычке он показал, как Федор Иванович жрет знания, сделал из обеих рук и пальцев подобие челюсти, которая жует пищу». Как раз в «мамонтовский» период творчества, готовя роль Бориса Годунова, Шаляпин, по свидетельству певицы В. И. Страховой-Эрманс, слушал лекции выдающегося русского историка, профессора Московского университета Василия Осиповича Ключевского, «не только ушами, но как бы ловил их ртом… казалось, что Шаляпин тут же претворяет мысли Ключевского, облекая их в художественную форму для сцены».
И в юные годы актерских скитаний, и в пору своей фантастической славы Шаляпин всегда — душа компании, Человек Театра, неистощимый на выдумку. Имея в запасе множество занятных историй, жанровых зарисовок, Шаляпин сразу окружал себя благодарными слушателями и зрителями.
«Он ни на минуту не умолкал: остроты, вызывающие неизменные взрывы дружного смеха, юмористические рассказы в лицах из собственных наблюдений и забавные анекдоты — все это сыпалось как из рога изобилия.
Незаурядное, безобидное остроумие, тонкая наблюдательность, огромная память и способность из каждого пустяка создать экспромтом нечто художественное, а главное, удивительное чувство меры и такта — все это вызывало невольный восторг слушателей… Рассказывая, он моментально превращался в каждое из действующих лиц», — вспоминал писатель Степан Скиталец. До последних дней певца восторженным слушателем оставался его друг, замкнутый и не любивший шумных сборищ Сергей Васильевич Рахманинов. Для него Федор Иванович специально запасался интересными «случаями из жизни».
Великим художником и реформатором отечественного и мирового искусства Федор Иванович Шаляпин стал не только благодаря своему трудолюбию, творческой целеустремленности, стечению обстоятельств, но еще и потому, что его природный дар был чутко услышан, замечен, заботливо взлелеян, понят и взращен окружавшими его талантливыми людьми, остро ощутившими бунтарский освободительный дух времени в самом широком смысле. Творец великих сценических шедевров, Шаляпин сам становился персонажем литературных и музыкальных произведений, живописных полотен, зарисовок, скульптурных изваяний… Современники увидели в нем портрет времени, обобщенный символ эпохи, воплощение творческих и мировоззренческих исканий целых поколений.
Соответствовал ли Шаляпин как реальная фигура представлениям о нем, нередко односторонним, восторженным, подчас демонстративно категоричным, а порой и искусственно навязанным публике? Однозначно ответить на этот вопрос трудно.
Художник, щедро одаренная природой личность, великий работник в искусстве! В Шаляпине боролось, уживалось, конфликтовало множество противоречивых идей, рожденных полетом вдохновения, ищущей мысли, остротой пережитых чувств.
В их борениях рождался гений созидания, в них прямо и косвенно проявилось и то живое влияние, которое оказывали на Шаляпина современники и породившая их эпоха.
Художник, творец и в то же время человек — неотразимо обаятельный, страстный, открытый людям, окрыленный светлой увлеченностью жизнью, театром, любимой женщиной, природой, детьми, друзьями, товарищами по искусству.
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=207410&p=70
Загрузка...
