Основные даты жизни и творчества оноре домье
1801, 27 декабря — Женитьба стекольщика и реставратора Жана Батиста Домье (род. в 1777 г.) на Катрин Сесиль Филипп (род. в 1782 г.), дочери жестянщика.
1808, 26 февраля — Рождение Оноре Викторена Домье.
1814 — Отъезд Ж. Б. Домье в Париж.
1816, осень — Мать с Оноре переезжает в Париж.
1820–1824 — Оноре Домье служит рассыльным в конторе судебного исполнителя, потом писцом в книжном магазине Делоне. Берет уроки у Ленуара, работает в мастерской Сюиса. Часто посещает Лувр.
1825–1830 — Изучает литографию под руководством Рамле, работает в мастерской Бельяра. Исполняет мелкие заказы для различных журналов.
- 1830 — Незадолго перед революцией печатает первые литографии в журнале «Силуэт».
- 27–29 июля — Июльская революция во Франции.
- После революции Домье начинает заниматься политической карикатурой.
- 1831 — Начало работы в журнале «Карикатюр».
- 15 декабря — В витрине магазина Обера выставлена литография Домье «Гаргантюа».
- 1832, 23 февраля — Суд приговаривает Домье к штрафу и шести месяцам тюрьмы.
1832 — Домье — постоянный сотрудник «Карикатюр». Серия «Знаменитости Золотой середины».
30 августа — Заключен в тюрьму Сент-Пелажи.
1833, февраль — Освобожден из тюрьмы. Работает в «Бюро кормилиц» вместе с Жанроном, Прео, Диазом и др. Начинает заниматься живописью. Карикатуры на политических деятелей.
1834 — Литографии «Законодательное чрево», «Похороны Лафайета», «Улица Транснонен».
1835 — Суд над участниками апрельского восстания. Карикатура на судей. Литографии, изображающие рабочих.
- После опубликования Сентябрьских законов вынужден заняться карикатурой нравов.
- 1836–1838 — Серия литографий, посвященных Роберу Макэру в «Шаривари».
- 1838–1845 — Домье создает множество литографских серий, изображающих парижских буржуа и сцены городской жизни.
1846, 16 апреля — Женится на Мари Александрин Дасси (род. в 1822 г.).
1846–1848 — Занимается живописью («Ночные мечтатели», «Адвокаты» и др.), создает множество литографских серий и среди них «Люди юстиции». Сближается с Добиньи, Жоффруа Дешомом, Бодлером, Буассаром и др.
1848, 24–25 февраля — Революция во Франции. Установление республики.
Март-апрель — Последние карикатуры на Луи Филиппа. Работает над конкурсным эскизом «Республики». Пишет картины на темы восстания.
Июнь — Восстание рабочих в Париже. Домье работает над «Эмигрантами».
1849–1851 — Пишет картины, отмеченные влиянием Рубенса. Литографские серии «Пугающие и напуганные», «Представленные представители».
1851, 2–4 декабря — Государственный переворот во Франции и захват власти Луи Бонапартом.
1852 — Установление империи. Домье вновь занимается бытовой карикатурой.
1853–1860 — Продолжает работу над сериями сатирических литографий, изображающих буржуазное общество Второй империи. Много занимается живописью (сцены на улицах, любители эстампов, прачки). Часто бывает в Бар-бизоне, дружит с Руссо, Милле. Посещает Коро в Билль д’Авре.
1860 — «Шаривари» не возобновляет договора с Домье. Начинается период нужды.
- 1862 — Выставляет «Прачку» в салоне.
- 1863 — Пишет «Вагоны» и др.
- Декабрь — Снова приглашен в «Шаривари».
1865–1868 — Переезд в Вальмондуа. Пишет странствующих комедиантов, любителей искусства, художников, Дон-Кихота. Оставляет живопись из-за болезни глаз. Создает серию литографий «Современность». Коро покупает ему домик.
- 1870 — Домье отказывается от ордена Почетного легиона
- 1870–1871 — Франко-прусская война Домье создает серию «Осада»
- 1871, 18–28 марта — Революция в Париже и провозглашение Парижской коммуны Домье — член комитета Федерации художников
- 1873 — Прекращает работу из-за болезни глаз
- 1878, апрель — Открытие выставки Домье в галерее Дюран Рюэля
- 1879, 11 февраля — Смерть Домье
- 16 апреля — Прах Домье перенесен на кладбище Пер-Лашез в Париже
Краткая библиография
- Домье, «Осада» Текст М. Сергеева М, 1920
- Я. Тугендхольд, Художественная культура Запада Оноре Домье М, 1928
- Н. Яворская, Оноре Домье Л, 1935
- А. Замятина, Оноре Домье, М, 1954
- Н. Калягина, Оноре Домье М, 1955
- Л. Вентури, Художники нового времени Домье М, 1956
- А. Барская, Оноре Домье М, 1958
- Ch. Baudelaire, Curiosités esthetiques Paris, 1868
- J. Champflery, Histoire de la caricature moderne Pans, 1878
A.
Alexandre, Honoré Daumier, l'homme et l’oeuvre. Pans, 1888
- E. Klossowski, Honoré Daumier München, 1923
- L. Deiteil, Le peintre graveur illustré ttr 20 29 bis Pans, 1925-1930
- R. Escholier, Daumier Paris, 1930
- E. Fuchs, Honoré Daumier Litographien I–III E Fuchs, Der Maler Daumier München, 1930
- E. Bouvy Daumier, 1 oeuvre grave du maître Paris, 1933
- Daumier, raconté par lui même et par ses amis Genève 1945
- Arts et livres de Provence, № 8 Marseille. 1948
- J. Adhemar, Honore Daumier Paris, 1954
J. Le Foyer, Daumier au Palais de Justice Paris, 1958. J С he r p î n, Daumier et le theâtre Paris, 1958.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Дом в Марселе, где родился Оноре Домье. Фотография.
Деревянная галерея Пале-Руаяля в 1824 году. Современная гравюра.
Жанрон. Портрет Домье. Масло. Конец 1820-х гг.
Делакруа. Свобода на баррикадах. Масло. 1830 г.
Гаргантюа. Литография. 1831 г.
Тюрьма Сент-Пелажи в 1832 году. Современная гравюра.
Граф д’Аргу. Литография. 1832 г.
Законодательное чрево. Литография. 1834 г.
Автопортрет. Масло. Начало 1830-х гг.
Аквафортист. Масло. Начало 1830-х гг.
Улица Транснонен 15 апреля 1834 года. Литография. 1834 г.
«Вы имеете слово, объяснитесь, вы свободны». Литография. 1835 г.
Робер Макэр — биржевой игрок. Литография. 1837 г.
Действие лунного света. Литография. 1840 г.
- Страницы из записной книжки Домье с перечнем работ, выполненных в августе — сентябре 1839 года.
Шарль Филипон. С фотографии.
Карикатура на сотрудников «Шаривари». (справа — Домье).
Говарни. Автопортрет.
Адвокат… убежден в том, что клиент хорошо ему заплатит. Литография. 1845 г.
Читающий адвокат. Масло. 1845–1846 гг.
Домье. Портрет работы Ш. Бодлера.
Бодлер. Портрет работы Курбе. Масло. 1848 г.
Республика. Масло. 1848 г.
Источник: https://dom-knig.com/read_181370-50
Описание картины Оноре Домье «Законодательное чрево»
В раннем детстве Оноре Домье с родителями переезжает в Париж, и с этого времени у мальчика появляется множество интереснейших занятий – таскать сладости в лавочке бакалейщика, болтать с уличными потаскушками, часами за кем-то наблюдать из подворотни. Отец тщетно пытался научить сына своему ремеслу стекольщика – тяжелое, требующее терпения занятие совершенно не давалось непоседливому подростку, и случай помогает пристроить его посыльным в адвокатскую контору.
Самым увлекательным занятием для юного Оноре было рисование карикатур, а его первые модели – старшие мальчишки на соседних улицах – частенько мстили юному карикатуристу, настолько точными и смешными были его быстрые рисунки. Непосредственность и веселый, нагловатый характер Оноре сближает его с известными людьми и именитыми живописцами, таким как Делакруа, Гранвиль, Коро. Бальзак же восторженно сравнил его талант с «мускулами Микеланджело».
В 1832 году за карикатуру на короля Луи Филиппа, изображенного в виде уродливой груши, что по-французски созвучно со словом «дурачок», Домье на шесть месяцев попадает в тюрьму. Однако множество созданных там работ и слава его как блестящего карикатуриста только повышает популярность художника, и на свободу он выходит счастливым с множеством предложений работать в сатирических изданиях.
С конца XVIII века государственное руководство Франции находилась в глубоком политическом и экономическом кризисе, чем неоднократно провоцировались кровавые революционные движения, и сатирическое искусство Домье вдохновляло возмущенные народные массы на мятеж против действующей королевской и парламентской элиты. Как работник газеты, художник мог часами просиживать в законодательной палате Бурбонского дворца, где изучал манеры поведения политиков, их разговоры и всю систему парламентской власти Франции.
Свою лучшую литографию «Законодательное чрево» Оноре Домье создает в 1834 году. На ней амфитеатром восседают депутаты парламента, в ярких и точных миниатюрных копиях которых любой мог узнать известного политикана или алчного продажного чиновника.
Одни пустыми взглядами уставились в потолок, другие травят друг другу развлекательные байки, третьи откровенно ковыряются в носу.
Жирные, уродливые и отталкивающие лица, грузные фигуры, председатель явно забыл, где он находится и что должен говорить, – как в огромном желудке, они поглощают все заработанное народом, сбрасывая на него свои «непереваренные» нечистоты.
Парижане с нетерпением ждали работы бесстрашного мастера, радовались острой и меткой критике, откровенно смеялись вместе с ним. Над каждой своей работой мастер трудился, как над произведением искусства.
Подобно созданному им знаменитому живописному образу Дон-Кихота, рыцарь без страха и упрека Оноре Домье всю свою жизнь сражался с коррумпированной верхушкой общества и с королями, всегда был солидарен с чаяниями простых людей и постоянно подтверждал собственные слова о том, что нужно принадлежать своему времени.
Источник: https://opisanie-kartin.com/opisanie-kartiny-onore-dome-zakonodatelnoe-chrevo/
Глава v «законодательное чрево»
ГЛАВА V
«ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ ЧРЕВО»
Только истинный вкус способен создавать уродливое.
Дидро
В редакции «Карикатюр» Оноре встретили восторженно. Он чувствовал себя героем дня. Все поздравляли Домье и даже слегка завидовали ему. Просидеть полгода в тюрьме во времена Луи Филиппа было почти что аттестатом порядочности.
Когда в жизни человека происходят большие перемены, взгляд на мир становится шире, острее и независимее. В справедливости этой нехитрой истины Оноре Домье убедился на собственном опыте. Все приобрело новую ценность. То, что раньше казалось обычным, сейчас дарило неожиданную радость: работа, солнце, беседа с друзьями.
После выхода из тюрьмы Домье поселился отдельно от родителей на улице Сен-Дени. Как и раньше, он отдавал матери большую часть заработка, но ему хотелось работать спокойно и сосредоточенно — дома это было трудно. Домье тянуло как-то обновить свою жизнь, она словно не вмещалась в старые рамки привычного существования.
Здесь, на шумной улице Сен-Дени, Оноре чувствовал себя в самой гуще трудового Парижа. Ранним утром его будил шум повозок, направлявшихся к центральному рынку. Мастерские, крохотные лавки начинали свой хлопотливый день на заре.
Этот квартал населяли люди, почти не знавшие, что такое досуг: ремесленники, до поздней ночи гнувшие за работой спину; швеи с потухшими, близорукими глазами; мелкие торговцы, разносчики, грузчики. Квартиры тут стоили дешево.
Последнее обстоятельство для Домье значило немало.
Казалось, и в самом деле жизнь начиналась заново. Работа обретала ясную целеустремленность. Оноре хорошо знал, не только против кого он сражается, но и за кого. Он думал о своем зрителе, теперь хорошо знакомом. Представлял, как улыбнулись бы или нахмурились товарищи по заключению, глядя на его рисунки.
Жизнь стала проще, яснее и труднее. Труднее потому, что Оноре стал к себе гораздо строже. Многого в прошлой своей работе он уже не принимал.
Но пока что надо было завершить большую работу, начатую еще до ареста: серию портретов «Знаменитостей Золотой середины».
Весной минувшего года, за несколько месяцев до ареста Домье, Филипон задумал очередную атаку на правительство.
В «Карикатюр» появились намеки на то, что «по советам и просьбам подписчиков» газета собирается опубликовать портретную галерею «Знаменитостей Золотой середины», как называли правительство Луи Филиппа.
Эту серию Филипон поручил Домье. Журналист понимал, что именно он, как никто другой, может изобразить кислую гримасу верхушки «Лучшей из республик».
Оноре тщательно готовился к этой работе. Как сотрудник газеты, он имел право входа в ложу прессы Бурбонского дворца и подолгу просиживал на заседаниях палаты.
В этом нарядном полукруглом зале среди колонн, статуй и бархатных занавесей вершилась французская политика, звучали велеречивые заявления о благе отечества и преданности королю. Толпа властителей страны представлялась безлико элегантной.
Разглядеть их истинную физиономию было нелегко. За плечами депутатов были многие годы политических интриг, напряженной борьбы за власть. Они умели скрывать свои чувства. Каждый характер требовал расшифровки, терпеливых наблюдений.
Лишь постепенно, в жестах, в интонациях начинали раскрываться для Домье его будущие герои. Он улыбался, представляя себе холеные лица государственных мужей вырванными из пышной рамы повседневной респектабельности.
Оноре, вспомнив свое детское увлечение лепкой, решил использовать для предварительных набросков глину. Возвратившись из Бурбонского дворца, он быстро, за несколько минут, вылепливал миниатюрный бюст очередного персонажа. Глина оживала от малейшего движения пальцев, в ней хорошо восстанавливалось виденное.
Скоро в комнате появилось множество скульптурных голов министров и депутатов — забавных, уродливых, совершенно живых. Домье лепил только главное, он выделял лишь те черты, которые раскрывали глубоко запрятанные пороки.
В скульптуре он чувствовал себя освобожденным от необходимости думать о деталях, без которых в литографии трудно было обойтись.
Вступлением к публикации серии стала литография «Маски 1831 года». Лица политических воротил Домье изобразил в виде застывших гипсовых масок. 26 апреля 1832 года газета поместила первую литографию серии, сопроводив ее такой заметкой:
«Карикатюр» как-то обещала подписчикам галерею портретов «Знаменитостей Золотой середины», обладающую не только отличным сходством, но и подчеркнутыми характерными и комическими чертами, свойственными шаржу.
Взяв за правило использовать все возможности для достижения успеха, «Карикатюр» несколько отдалила реализацию этого плана, так как заказала макет каждого персонажа. (Имелись в виду скульптуры, сделанные Домье.
)
…Господин Шарль Лам… открывает процессию. Эта честь по праву принадлежит тому, кто заявил: «Эмигрировать не значит дезертировать».
Из цензурных соображений имя не было названо полностью, но каждый понимал, что это портрет графа Шарля Ламета, послужившего на своем веку и революции и Реставрации и теперь так же верно служившего Луи Филиппу. Слова Ламета «Эмигрировать не значит дезертировать», произнесенные им недавно в палате, дали обильную пищу насмешкам.
Старый человек с отечным лицом, изображенный на литографии, странным образом напоминал обезьяну. Уродливая голова склонялась вниз, словно придавленная тяжестью парика. Занятия скульптурой отточили, как резец, карандаш Домье.
Портрет, вылепленный резкими пятнами, казался вырубленным из гранита монументом человеческой тупости. Внизу был нарисован фантастический герб Ламета: в щите, увенчанном париком, красовались фригийский колпак, бурбонская лилия, груша и крест — символы изменчивых убеждений графа.
За щитом были перекрещены палка и костыль. В качестве девиза Домье использовал все те же слова Ламета об эмиграции.
В таком же духе были задуманы и исполнены другие портреты: председатель палаты адвокат Дюпен получил в качестве герба флюгер и кошелек, министр граф д’Аргу — цензорские ножницы, и так далее.
Теперь Оноре принялся за окончание серии, печатание которой прервалось из-за его ареста. Меньше чем через два месяца после освобождения Домье в апрельском номере «Карикатюр» за 1833 год появилась литография, завершавшая публикацию «Знаменитостей Золотой середины».
Это был портрет Жана Шарля Персиля, генерального прокурора Франции.
Персиль уже выступал в роли прачки в недавней литографии Домье, и Оноре без труда нарисовал его лицо — остроносое, сухое, словно вылепленное из папье-маше, зачесанные впереди жидкие бакенбарды, крестик Почетного легиона в петлице.
Под портретом был традиционный герб: прокурорская шапка, рулоны судебных приговоров, щит с изображением отрубленной головы, кандалов и гильотинного ножа. Подпись под портретом «p?re-scie»[6] тоже напоминала о гильотине.
Литография не была большой удачей. Домье сам это видел. После полугода отсутствия, когда он так по-новому стал смотреть вокруг, к давно начатой серии душа уже не лежала. Хотелось делать портреты совсем по-иному.
Как ни забавны и остроумны были гербы, но Оноре собирался от них отказаться. Зачем эти дополнения? Настоящая карикатура сама по себе должна быть достаточно красноречива. Все надо изменить, все начать заново.
Когда после долгого отсутствия Домье появился в Бурбонском дворце, он готов был поверить, что ушел отсюда только вчера. Те же лица, те же речи, та же пышная бутафория демократии. Но сейчас Оноре видел в «Знаменитостях Золотой середины» своих реальных врагов. Это они отправили за решетку сотни героев июльских дней и его самого, это они захватили в свои руки все завоевания революции.
Над ними нельзя просто смеяться! Надо разобрать их по косточкам, показать со всех сторон и в их лице — правительство Луи Филиппа.
Домье решил делать портреты в рост — сатирическое подобие парадных портретов.
Он начал наступление.
2 мая появился портрет Подена, 30-го — Вьенне, 5 июня — Арле, 13-го — Себастиани, 20-го — Одье, 27-го — Делесера и Прюнеля. Затем последовали портреты Аргу, Барта, Градиани. За лето Домье сделал больше десятка портретов в рост. Никаких гербов, деталей не было в этих литографиях, только сами люди.
Медленно идет навстречу зрителю грузный, брюзгливый депутат барон де Подена. Жилет собрался складками на рыхлом животе. Подслеповатые глаза спрятались под густыми бровями, рот сложен в удовлетворенную и хитрую усмешку.
Гийом Вьенне ходит взад и вперед мелкими суетливыми шагами, неловко передвигая хилые подагрические ноги. Обезьянья голова провалилась в высокий воротник, над галстуком торчит лишь нос картофелиной. Вся его вздорная фигура вполне соответствует подписи «vieux niais»[7].
Граф д’Аргу, министр, крупный финансист, словно позирует для официального портрета. Он стоит с цилиндром в руке, в позе, которая кажется ему величественной. Очки сползли на кончик невероятного носа, жидкие пряди волос упали на маленький лоб. Но на лице его наивный восторг перед собственной особой, он даже слегка смущен своей импозантностью.
В это лето Домье не обошел вниманием и своего старого друга «Гаргантюа». В августе Оноре сделал литографию «1830–1833». На листе было два портрета Луи Филиппа.
На первом король выглядел приветливым, благообразным; на другом его лицо исказила гнусная гримаса, бакенбарды поредели и обвисли. Монарх походил на облезлого кота.
Это было новое лицо июльской монархии, потрепанной, напуганной, но все еще злобной и коварной.
Рисуя короля, Оноре шел на большой риск, но удержаться не мог. Порой он самому себе казался похожим на человека с заголовка «Карикатюр», беззаботно топтавшего цензорские ножницы.
Все же Домье пока не сделал ничего, что было бы лучше его старого «Гаргантюа». Правда, он работал искуснее, чем прежде, его карикатуры были хороши, все говорили об этом, он и сам это знал.
Но за долгие часы, проведенные в Национальном собрании, Оноре увидел и понял гораздо больше, чем сумел выразить в своих рисунках.
Он словно подглядел выражение лица нынешнего правительства, выражение самодовольное, сонное и бесконечно равнодушное.
Он задумал сделать портрет палаты.
Он отказался от всяких эффектов, от остроты композиции. Пусть все будет так же скучно, так же обыденно, как на заседаниях Национального собрания. Пусть литография вообще не будет похожа на карикатуру — тем острее станет впечатление.
Домье кончил работу в январе 1834 года.
Первый же оттиск он отнес Филипону. Едва взглянув на литографию, журналист понял, что перед ним не обычная карикатура, — рисунок новый даже для самого Домье.
Лист пересекали однообразные полукружия скамей амфитеатра. На них депутаты и министры. Чернеют сюртуки, блестят светлые пятна накрахмаленных сорочек. Напомаженные бакенбарды окаймляют холеные щеки, двойные подбородки утопают в пышных галстуках, сияют лысины, обрамленные седыми кудрями.
Нет ни дебатов, ни горячих речей, лишь некоторые депутаты переговариваются между собою. Старик Арле весь надулся, собираясь чихнуть. Депутат Дуайе-Колар наблюдает за ним с живым интересом. Подена то ли спит, то ли собирается заснуть. Как всегда, спрятался в воротник Вьенне.
Такое же спокойствие на скамье министров. Аргу, склонившись вперед под тяжестью своего удивительного носа, доверительно шепчет что-то стоящему перед барьером толстому и волосатому доктору Прюнелю — мэру города Лиона.
Маленький остроносый Тьер потихоньку совещается с Гизо и Персилем.
Но большинство депутатов, словно после чересчур сытного обеда, пребывают в дремотном отупении. Мысли их, ничтожные и ленивые, едва копошатся под узкими лбами, как будто депутатов занимает лишь то, что происходит в их желудках.
Домье уловил атмосферу, царившую в палате, разглядел все, что было скрыто от неискушенного взгляда красноречием и сиянием орденских розеток. Все затаенное, нечистое и низменное, что было в депутатах, резко выступило наружу, придав им почти непристойный вид.
И при этом во всем листе лишь два-три лица походили на карикатуры. Остальные были просто портретами, хотя отнюдь не лестными.
Все лица Домье изобразил без тени той внешней значительности, с которой депутаты держали себя в палате. Каждого человека ой показал как бы наедине с самим собою, сбросившим на мгновение импозантную личину депутата. Никто из них не чувствовал на себе постороннего взгляда и раскрывался до конца.
Оноре назвал литографию «Законодательное чрево».
Пока Филипон рассматривал лист, в комнате собрались сотрудники редакции. Филипон крепко пожал ему руку. Журналист видел, что это не просто сатира, не просто насмешка. Это было лицо времени, схваченное со всей силой уже зрелого таланта. Если в «Гаргантюа» Домье обвинял, то здесь он просто убивал на месте.
Но главное заключалось в другом: и «Гаргантюа» и «Знаменитости Золотой середины» высмеивали отдельных людей, а эта литография открывала глаза на все правительство июльской монархии.
Оно могло наполовину изменить свой состав, могло сменить премьера, но рисунок Домье от этого бы не устарел, не стал меньше походить на оригинал.
Такой, как на литографии Оноре Домье, была в самой своей сущности верхушка июльской монархии.
Филипон — сам отличный рисовальщик — не мог не видеть, насколько искуснее, чем раньше, стал карандаш Домье. Как бархатисты, прозрачны тона, уверенны линии, как характерны позы людей! Этот молодой художник, такой тихий и легко краснеющий от похвал, становился замечательным мастером.
Название «Законодательное чрево» как нельзя лучше подходило к литографии. Действительно, в этом круглом зале, словно в большом парламентском желудке, неторопливо и равнодушно переваривалась судьба Франции, отданной на откуп банкирам и купцам.
Вскоре после ухода Домье в редакции появился Бальзак. Стряхивая капли дождя с цилиндра, он тяжело отдувался. Потом сел на табурет и бросил взгляд на разбросанные по столу литографии.
— А, Домье, — сказал он. — Поверьте мне, он еще себя покажет! В этом молодце, дети мои, спрятан Микеланджело!
Следующая глава
Источник: https://biography.wikireading.ru/46532
Читать
Раймон Эсколье
Оноре Домье
МАРСЕЛЬ — ПАРИЖ — ПАРИЖ — МАРСЕЛЬ
- Возможно, был бы я счастливей,
- Как предки, коротал бы дни,
- Смирись я с тою же судьбою,
- Что кротко приняли они.
- Как знать, быть может, на склоне лет, в самые тяжелые минуты своей жизни, полной труда и лишений, Оноре Домье вспоминал эти печальные строки, написанные его отцом Жаном-Батистом Домье — стекольщиком и простодушным поэтом?
- Подобно своему отцу, покинувшему Юг, Оноре Домье наверняка тосковал в пасмурном Париже по сочной голубизне южного неба, по синим просторам моря, по старому фокийскому порту, расцвеченному яркими парусами, по крутым каменистым улочкам — короче, по своему родному Марселю, с его терпким запахом ракушек и водорослей, где так весело текли его младенческие годы.
- Одно бесспорно: даже прожив в Париже почти всю жизнь, Домье всегда принадлежал Марселю.
Один из самых страстных поклонников автора «Улицы Транснонен», мой неизменный друг Андре Сюарес {1}, в своей замечательной книге о Марселе под названием «Марсихо» с неподражаемой точностью обрисовал этот мир «сюффетов» (как он их называл) — дельцов, заполонивших биржу крупнейшего фокийского порта. Мир, который Домье, родившийся как раз в этом самом квартале, милом сердцу Робера Макера {2}, сумел сохранить в своей гениальной памяти, чтобы впоследствии увековечить и заклеймить его в своих рисунках.
Но, возможно, самой яркой — хоть и невольной — данью таланту этого сына Марселя, которому улица дала несравненно больше знаний, чем школа — этот «приют бедняков», — явилось свидетельство другого человека, русского по национальности, а именно — гениального Льва Толстого, восхищавшегося Марселем и его просоленной морским ветром культурой.
Достаточно обратиться к великолепной книге под названием «Толстой», написанной Анри Труая (книга вышла в издательстве «Фаяр»), чтобы убедиться, насколько тонко великий мастер романа, горячо интересующийся, как всем известно, вопросами педагогики, сумел оценить свободную атмосферу Марселя, сделавшую этот город выдающимся культурным центром XIX века.
В 1860 году, возвращаясь из Иера {3}, Лев Толстой провел в этом старом фокийском порту несколько дней. Толстой сразу понял, какое благо представляет собой свобода для самоучки (а самоучкой Домье оставался всю свою жизнь).
На улицах Марселя в разговорах, в остротах, во всем поведении самых простых людей ощущалось, что эти люди наделены живым умом. «Французский народ почти совсем таков, каким он себя считает: ловкий, умный, общительный, свободомыслящий, истинно цивилизованный.
Посмотрите на какого-нибудь марсельского рабочего лет тридцати: он может написать письмо с меньшим количеством ошибок, чем обычно делают в школе, а подчас и совсем хорошо. У него есть представление о современной политике, истории и географии… Где же он научился всему этому?»
Лев Толстой полагал, что ответ на этот вопрос — простой: «Француз обучается не в школе, где господствует нелепая система преподавания, а в гуще самой жизни. Он читает газеты, романы (в том числе романы Александра Дюма), посещает музеи, театры, кафе, танцзалы».
По его подсчетам в каждом из двух крупнейших марсельских кафе, служивших одновременно своего рода эстрадным театром, ежедневно успевали побывать двадцать пять тысяч человек.
Иными словами, ежедневно пятьдесят тысяч человек смотрели комедийные спектакли, слушали стихи и песни… В Марселе в ту пору жили двести пятьдесят тысяч человек, значит, у Льва Толстого были все основания говорить, что пятая часть населения этого города ежедневно пополняет свое образование, «подобно тому, как в амфитеатрах пополняли свое образование греки и римляне». «Вот она, бессознательная школа, подкопавшаяся под принудительную школу и сделавшая содержание ее почти ничем».
- 13–25 октября 1860 года Толстой записал в своем «Дневнике»: «Школа — не в школах, а в журналах и кафе».
- Вот эту-то школу и прошел Оноре Домье — сначала в Марселе, а затем в Париже.
- Каково же происхождение этого мастера из мастеров, этого гордого и одновременно скромного человека?
- Чтобы быть в курсе важнейших работ в данной области, следует прочитать, после добросовестнейшего исследования Грасса Мика и Карло Рима, также дотошный труд Жозефа Бийу «Восемь четвертей плейской крови у Оноре Домье» в книге «Домье», изданной Жаном Шерпеном («Искусство и книги Прованса») {4}.
Если верить записям актов гражданского состояния, Жан-Батист, поэт-стекольщик, родился в Марселе и был крещен в церкви Сен-Мартен 26 сентября 1777 года. Там же он обвенчался 27 декабря 1801 года, в возрасте 24 лет, с Сесиль-Катрин Филип.
Сесиль-Катрин, бойкая девушка, на пять лет его моложе, жила по соседству на улице Тионвильцев (по-французски название улицы звучит «рю де Тионвиллуа» — это было название революционное, сугубо временное, вклинившееся между старым «рю Дофин» и современным «рю Насьональ»).
«Это боевое название было присвоено улице в 1794 году, наверное, в память о защите Тионвиля от австрийцев». Спустя два десятилетия генерал Леопольд-Сижисбэр Гюго с успехом защищал тот же город от пруссаков…
«После дочери Терезы, умершей в младенчестве, у супругов Домье родился сын Оноре. Он появился на свет 26 февраля 1808 года, в доме на углу улицы Сион и площади Сен-Мартен. В марте 1927 года дом, в котором родился Домье, был разрушен».
Если Жан-Батист Домье появился на свет в Марселе, то его предки с отцовской стороны были родом из Лангедока. Деда Оноре звали Жан-Клод, и родился он в Безье 16 декабря 1738 года. Жан-Клод приходился сыном Жаку Домье, который сначала служил извозчиком, а потом заделался лоточником. Много лет прожив в Безье, Жак Домье женился там на некой Маргерит Кове.
Двадцати девяти лет от роду Жан-Клод приехал в Марсель и обосновался там, занявшись стекольным делом (1767). 11 марта 1770 года в церкви Дез Аккуль он обвенчался с Луиз Сильви, своей 27-летней соседкой по улице Шеваль-блан.
Сама Луиз Сильви была уроженкой Гапа, ее родители — Франсуа и Анна Агийон. Умер Жан-Клод Домье в 1801 году на улице де Тионвиллуа. Жене его было суждено пережить его на столько, чтобы успеть полюбоваться улыбкой маленького Оноре.
Таким образом, среди предков Домье с отцовской стороны мы находим двух жителей Лангедока и двух обитателей района Нижних Альп.
С материнской стороны Домье тоже марселец — «приальпиец». Именем Оноре он был назван в честь деда, выходца из Нижних Альп. Его мать — Сесиль-Катрин Филип родилась в Антрево, кантональном центре Кастелланского округа.
В 1794 году она переехала вместе со своими родителями в Марсель, где ее отец Оноре-Филип, лудильщик, обосновался на улице Беньуар. Там же он и умер 14 мая 1795 года. Его вдова, также уроженка Антрево, намного пережила его. Она присутствовала при бракосочетании своей дочери с поэтом-стекольщиком (27 декабря 1801 года).
По всей вероятности, ей довелось качать на своих коленях маленького Оноре, так как умерла она 5 марта 1818 года.
Таким образом, с материнской стороны у великого Домье было четыре прадеда и прабабки, все родом из Нижних Альп.
«У предков Домье, — пишет Жозеф Бийу, — мы находим на две четверти марсельской или биттеруанской крови, шесть четвертей верхне- или нижнеальпийской…».
«Историк заключит из этого, — утверждает наш добросовестнейший исследователь, — что Домье — порождение той извечной миграционной волны, которая подобно реке Дюранс, неизменно несущей свои волны к Роне, беспрестанно устремляется от Альп к Марселю.
Так южная средиземноморская кровь, оскудевшая вследствие контакта с морем — источником городской цивилизации, — постоянно обновляется, из поколения в поколение, за счет притока горной альпийской крови, очищенной соприкосновением с животворным воздухом горных вершин».
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=213442&p=41
Загрузка...
